– Все это очень тяжело, Лотти. Мне кажется… будто я схожу с ума.

Радость. Радость, что он здесь. Она опустила голову на подушку и протянула руку, совсем белую в полутьме.

– Лотти…

– Иди сюда.

Он одним прыжком пересек комнату, опустился на колени радом с кроватью и положил голову ей на грудь. Она ощутила ее тяжесть на влажной ночной рубашке, подняла руку и позволила себе дотронуться до его волос. Они оказались мягче, чем она ожидала, даже мягче, чем у Фредди.

– Ты заполняешь собою все. Я уже ничего вокруг не вижу.

Он поднял голову, и она посмотрела ему в глаза, янтарные даже в приглушенном свете. Мысли в голове путались, расплывались. Он придавил ее к кровати своим весом, а иначе, как ей казалось, она бы взмыла вверх и вылетела в окно, в темную, мокрую бесконечность.

– О боже! Рубашка на тебе промокла… Ты больна. Ты больна, Лотти, прости. Мне не следовало…

Он начал было отстраняться, но она притянула его обратно.

Ей даже в голову не пришло извиниться за свой вид, мокрые, немытые волосы, стойкий запах болезни – все ее чувства поглотило желание. Она зажала его лицо ладонями, их губы почти соприкасались, она ощущала, как он дышит. Они замерли на секунду, сознавая, что ожидание ценнее утоления. А потом, застонав, как от мучительной боли, он припал к ней, такой же сладостный, как запретный плод.

Ричард Ньюсом снова лопал леденцы: она видела, как он, наглый до предела, даже не стараясь потихоньку шуршать фантиками, закидывал в рот одну конфету за другой, словно сидел в заднем ряду кинотеатра. Никакого уважения. А мать его тоже хороша: сидит рядом и делает вид, что не имеет к нему никакого отношения. Хотя, конечно, как часто говорила Сара Чилтон, все Ньюсомы одинаковы: их не волнует ни порядок, ни приличия, лишь бы с ними все было хорошо.

Миссис Холден сердито взглянула на мальчишку во время исполнения 109-го псалма, но он даже бровью не повел. Спокойно развернул красную конфету, уставился на нее с безмятежностью коровы, жующей жвачку, и сунул в рот.

Какая досада, что этот противный мальчишка с его конфетами так ее отвлек: она заранее планировала подумать о Лотти и о том, что с ней делать после свадьбы Селии. Проблема не из легких: девочка должна понимать, что не может оставаться у Холденов вечно. В конце концов, ей все равно придется принять решение относительно своей будущей жизни. Она бы предложила записать ее на секретарские курсы, но Лотти была тверда в своем нежелании возвращаться в Лондон. Один раз она посоветовала ей стать учительницей – как-никак она хорошо справлялась с детьми, но Лотти отнеслась к ее идее с таким отвращением, словно она предлагала ей зарабатывать себе на жизнь на улице. В идеале было бы чудесно выдать ее замуж. Если верить Селии, Джо к Лотти неравнодушен. Но девчонка большая строптивица, поэтому неудивительно, что они рассорились.

А от Генри никакой помощи: несколько раз она заговаривала с ним об этом, но он сразу раздражался, говоря, что у бедняжки и так хватает забот, что она никому не мешает в доме и что в свое время сама найдет себе хорошую работу. Миссис Холден не совсем, правда, понимала, какими такими заботами обременена Лотти, ведь почти десять лет ей не приходилось заботиться ни о куске хлеба, ни об одежде, но спорить с мужем не хотелось (особенно в такой момент), поэтому она не настаивала.

«Разумеется, она останется с нами столько, сколько захочет, – уверяла она Дейрдре Колкухоун. – Мы любим Лотти как родную». Иногда она искренне сама в это верила, например, когда девочка лежала больная, беспомощная на своей узкой кроватке. Ее гораздо легче было любить, когда она была уязвима, в слезах и поту и не выпускала ежовых колючек. Но где-то в глубине души Сьюзен Холден сознавала, что лукавит сама с собой.

По рядам пустили сумку для пожертвований, и миссис Холден ткнула в бок мужа. Он со вздохом полез во внутренний карман, вынул какую-то банкноту и бросил в сумку. Сьюзен Холден, выставив свою новую сумочку перед собой, забрала у него пожертвования и передала дальше, довольная, что все видели, как они исполнили свой долг.

– Джо? Привет, Джо. – Селия схватила Джо за руку, когда он выходил из церковных дверей под яркое небо, расчищенное сильным ветром от грозовых облаков до самого горизонта. Мостовая была скользкой от дождя, и Селия неслышно выругалась, нечаянно ступив в лужу, которая обдала щиколотку грязной водой.

Джо обернулся, удивленный таким приветствием. На нем была бледно-голубая рубашка и вязаный жилет, а волосы, обычно со следами машинного масла, гладко причесаны по случаю.

– Привет, Селия.

– Видел Лотти?

– Сама знаешь, что нет.

– Она болеет. Серьезно болеет. Высокая температура и все такое прочее. Даже бредила. Вот такие дела. – Селия пошла рядом с юношей, чувствуя на себе взгляд матери, стоявшей у церковных ворот. Как было бы хорошо снова свести их вместе, однажды заметила миссис Холден. Бедняжке Лотти будет ужасно одиноко, когда Селия уедет.

Джо притормозил.

– Что случилось? – спросил он.

– Папа говорит, сильная простуда. Действительно сильная. Она чуть не умерла.

Джо побледнел, остановился и повернулся к Селии:

– Чуть не умерла?

– Сейчас-то она пошла на поправку, да, но поначалу все было очень плохо. Папа очень волновался за нее. Все это так печально… – Селия сделала эффектную паузу.

Джо ждал.

– Что именно? – наконец спросил он.

– Ваша ссора. И то, что она звала… – Селия умолкла на полуслове, как будто и без того сказала слишком много.

Джо нахмурился:

– Кого звала?

– Да никого, Джо. Забудь, что я сказала.

– Ну же, Селия. Что ты недоговариваешь?

– Не могу, Джо. Это было бы предательством.

– Почему предательством, если мы оба твои друзья?

Селия наклонила голову, размышляя.

– Ладно. Но ты меня не выдавай. Она звала тебя по имени, когда была в бреду. Сижу, бывало, рядом, вытираю ей лоб, а она бормочет: «Джо… Джо…» А я не могла ее утешить, как-то успокоить. И все из-за того, что ты с ней расстался.

Джо с подозрением посмотрел на Селию:

– Она звала меня по имени?

– Без конца. Во всяком случае, очень часто. Когда ей было по-настоящему скверно.

Последовало долгое молчание.

– Ты ведь не стала бы… выдумывать или еще что?

Селия сверкнула глазами и с оскорбленным видом сложила руки на груди:

– Насчет моей сестры? Или почти что сестры? Джо Бернард, такой низости я от тебя еще не слышала! Говорю же, бедняжка Лотти звала тебя в бреду, а ты заявляешь, что я выдумываю. Так вот, я теперь жалею, что вообще с тобой заговорила. – Она повернулась на своих тонких каблучках и быстро пошла прочь.

Теперь настала очередь Джо хватать ее за руку.

– Селия! Селия, прости. Постой, пожалуйста. – Он задохнулся. – Наверное, мне сложно поверить, что Лотти меня звала… Но если она действительно больна, это ужасно. Я жалею, что меня не было рядом. – Он потупился.

– А я ведь ей ничего не сказала. – Селия посмотрела прямо ему в глаза.

– О чем?

– О том, что ты встречаешься с Вирджинией.

Джо покраснел. Краска поползла от шеи наверх, словно он был розовой губкой, впитывающей воду.

– Ты ведь не думал, что это долго останется в секрете? Она же работает у нас в доме.

Джо уставился на тротуар и поддал ногой камень:

– Не то чтобы мы встречаемся. Так, ходили пару раз на танцы… Ничего серьезного. – (Селия промолчала.) – Все не так, как с Лотти. Если бы я только думал, что у меня есть шанс с Лотти… – Он умолк, прикусив губу, и отвел взгляд в сторону.

Селия по-дружески опустила руку ему на плечо:

– Послушай, Джо, я знаю ее лучше других, и единственное, что могу сказать: она странная, наша Лотти. Иногда она сама не знает, что ей надо. Зато, оказавшись на пороге смерти, она говорила искренне и звала не кого-нибудь, а тебя. Ну вот. Знай. Теперь тебе решать, что делать.