Но меня замучила морская болезнь, причем настолько, что Гаю приходилось часами одному бродить по палубам, пока я лежала в нашей каюте, отвратительно себя чувствуя. Я по-прежнему переживала из-за папы. И, как ни странно, меня особенно доканывало то, что я оставила мамочку и детей. Видишь ли, я понимала, что теперь все изменится. И хотя тебе кажется, что именно этого ты хочешь, когда оно в действительности происходит, ты с ужасом сознаешь, что теперь все кончено.
И вели мы себя совсем не как молодожены, хотя, конечно, я не говорила родителям или кому-то еще. Нет, я отсылала открытки с потрясающими видами, описывая шикарные балы, дельфинов, обеды за капитанским столом, нашу каюту, отделанную ореховым деревом, с огромным трюмо и лампочками по периметру зеркала, а еще бесплатные шампуни и лосьоны, которые пополнялись каждый день.
Гай тоже был сам не свой почти все время. Он объяснил это тем, что предпочитает воде открытые пространства. Я поначалу немного расстроилась и заявила ему, что мы потратили бы впустую гораздо меньше времени, если бы он заранее меня предупредил. Но мне не хотелось слишком на него давить. Я никогда так не делаю. И в конце концов он успокоился. И, как сказала та приятная дама, миссис Эркхардт, которая вся в жемчугах, нет ни одной пары, которая бы не ссорилась в свой медовый месяц. Просто об этом никогда не рассказывают. Впрочем, о других вещах тоже не рассказывают. Но на этот раз она не пояснила своих слов.
Не все было так плохо. Когда на корабле узнали, что мы молодожены, оркестр сыграл «Look At That Girl», ну, знаешь, песня Гая Митчелла, и каждый раз начинал играть ее, когда мы входили в обеденный зал. На третий раз Гаю, как мне кажется, это поднадоело. А мне нравилось. Нравилось, что все знали: он мой.
Чуть позже пришло письмо от Сильвии насчет Джо. Мамочка сохраняла поразительное спокойствие по этому поводу. Она даже не захотела узнать, действительно ли ребенок от него, что меня удивило. Мне казалось, что она просто с ума сойдет, если не узнает. Но на деле она вышла из себя, когда я упомянула об этом. Наверное, в тот момент с нее было довольно папочки, который пил не переставая.
Гаю я ничего не рассказала. Как-то раз, когда я начала перечислять новости Мерхема, он меня оборвал, назвав их «бабьими сплетнями». Больше я об этом не заговаривала.
Часть третья
15
Почти десять дней Дейзи ломала голову, как ей извиниться перед Джонсом, какими словами объяснить, что взгляд, полный ужаса, и дурацкие слезы в то утро были реакцией не на него, а на того, кем он не был. Она подумывала, не послать ли цветы, но Джонс вроде бы был не из тех мужчин, кто любит получать цветы; к тому же она не знала, что означает каждый конкретный цветок. Потом она решила позвонить и высказаться прямо, без обиняков, в его стиле: «Джонс, простите. Я вела себя как полная дура». Но она понимала, что у нее так не выйдет: все равно будет нести вздор, блеять и заикаться, пытаясь сбивчиво что-то объяснить, так что он станет презирать ее еще больше. На ум пришли и другие варианты: послать открытку, оставить сообщение, даже попросить Лотти сделать это за нее. Она теперь не боялась обращаться к ней, а вот он до сих пор побаивался бывшей хозяйки дома.
Но она ничего не предприняла.
Возможно, случайно, но ей помогла фреска. Однажды, когда она грызла ручку, перебирая спецификации, к ней подошел Эйдан и сообщил, что один из маляров, счищая лишайник с наружной стены террасы, обнаружил краску под известью. Они из любопытства расчистили небольшой участок, и на стене проступили два нарисованных лица.
– Мы дальше не стали ничего делать, – пояснил он, выводя ее из дома на яркий солнечный свет, – чтобы не содрать случайно красочный слой.
Дейзи внимательно рассмотрела лица на стене, одно из которых, кажется, улыбалось. Маляр, молодой человек из Вест-Индии по имени Дейв, сидел на террасе и курил сигарету. Он заинтересованно кивнул, показывая на стену.
– Вам нужно пригласить реставратора, – сказал Эйдан, отступая на шаг. – Того, кто в этом разбирается. Может, она ценная.
– Это зависит от того, кто ее нарисовал, – заметила Дейзи. – На первый взгляд очень мило. Похоже на Брака. Интересно, она большая?
– Ну, в левом углу просматривается кусочек желтого, а вон там, справа, что-то синеет, поэтому я не удивлюсь, если она занимает добрых шесть футов. Спросите у вашей женщины, что она думает. Вполне возможно, она была где-то поблизости, когда это рисовали. Наверняка что-то знает.
– Она ни разу об этом не упомянула, – пожала плечами Дейзи.
– Удивительно, – сказал Эйдан, счищая с брюк засохшую штукатурку. – Если помните, она и словом не обмолвилась ни о подгузниках на стройплощадке, ни о тихом часе, когда запрещается сверлить. – Он хитро улыбнулся, когда Дейзи повернулась, чтобы идти в дом. – Послушайте, вы случайно не собираетесь поставить чайник?
Лотти как раз гуляла с Элли, поэтому Дейзи позвонила Джонсу, чтобы рассказать ему о фреске. Ей не терпелось сделать так, чтобы она ассоциировалась у него с чем-то хорошим.
– В чем проблема? – раздраженно спросил он.
– Никакой проблемы, – ответила Дейзи. – Я… э-э-э… просто хотела узнать, собираетесь ли вы приехать в четверг.
– Почему в четверг? – Там далеко звонили еще два телефона, какая-то женщина вела важный разговор. – Скажите ему, что я освобожусь через минуту, – проорал Джонс. – Дайте ему бокал вина или еще что.
– Придут из санитарной инспекции. Насчет кухонь. Вы говорили, что хотите присутствовать.
– Так дайте ему кофе! Алло? О боже, я действительно так говорил. – Он застонал и, прикрыв ладонью трубку, прокричал что-то секретарю, как она поняла. – В котором часу они появятся? – спросил он через секунду.
– В половине двенадцатого. – Она сделала глубокий вдох. – Послушайте, Джонс, останьтесь потом на обед. Я хотела бы показать вам пару вещей.
– Я не обедаю, – отрезал он и бросил трубку.
До этого разговора она успела позвонить Камилле, вспомнив, что Хэл имеет какое-то отношение к искусству, но не желая обращаться к нему непосредственно. Когда ты одинокая женщина, приходится беспокоиться о таких вещах. Но Камилла пришла в восторг и сказала Дейзи, что ей следовало сразу ему позвонить. И не нужно искать реставратора – Хэл все сделает. Он изучал разные виды реставрации в художественной школе, и не только мебели, в чем Камилла не сомневалась. Хэл говорил не так убежденно, полагая, что его знания могли несколько устареть.
– Но вы же можете разузнать о новых технологиях. Это ведь не холст, всего лишь наружная стена. – Дейзи успела понять из разговора с Камиллой, как важна эта работа для них обоих. – Не настолько она ценна, если ее закрасили толстым слоем известки.
Хэл поначалу засомневался, но потом без особых восторгов согласился, словно не мог поверить, что ему бросили спасательный жилет, пусть даже маленький и, возможно, с проколом.
– У меня есть один друг, который понемногу занимается реставрацией живописи. Я мог бы проконсультироваться у него. Если, конечно, для вас не важно, что я не профессионал.
– Если как следует выполните работу, мне все равно, будь вы даже профессиональный борец в грязи. Но мне необходимо, чтобы вы приступили к работе немедленно. К четвергу хотелось бы очистить уже приличный кусок.
– Договорились, – согласился Хэл, не желая показывать, как он доволен. – Хорошо. Отлично. Я сделаю несколько телефонных звонков, раздобуду какой-никакой инструментарий и сразу приступлю.
Это ее шанс, подумала Дейзи, выходя в сад. Это покажет Джонсу, что она способна не только отреставрировать интерьер дома самостоятельно, но и подняться над той персоной, за которую, видимо, ее здесь все принимают: над Дейзи, вызывающей у нее самой жалость и презрение. Нелепое качество, как-то раз сказал ей Даниель, эта отчаянная потребность всем нравиться, но она все равно не могла отказаться от этой слабости. В тот вечер, когда приезжал Джонс, она радовалась, что он увидел ее с другой, лучшей стороны. Потому что, как она осторожно призналась самой себе, она тоже начала одобрять новую Дейзи, вместо того чтобы оплакивать потерю старой. Она чувствовала себя теперь уже не такой сломленной недавними событиями. Дети помогают, сказала Лотти, когда Дейзи спросила, как ей удалось справиться одной. Приходится быть сильной.