– Общительная малышка, правда? – Джонс подошел и передал девочку, каким-то образом умудрившись запутаться в ее ручках и ножках. – Я не привык к малышам.

– Я не знала этого, – сказала Дейзи, не покривив душой. – Она сидит на руках только у меня и миссис Бернард.

– А я прежде ни разу не держал вот так ребенка.

– Я тоже. Пока не родила собственного.

Он смотрел на Элли, словно никогда раньше не видел ребенка. Заметив, что Дейзи за ним наблюдает, он слегка дотронулся до головки Элли и отступил назад.

– Что ж, пока, – попрощался он с девочкой. – Пожалуй, мне пора. – Он глянул на дверь. – А то меня в конторе уже хватились. Спасибо за обед.

Дейзи переложила Элли на другую руку.

Джонс направился к двери.

– Все здесь смотрится хорошо. – Он повернулся к ней лицом. – Молодец. – Он вымученно улыбнулся и казался на удивление несчастным. – Послушайте. На следующей неделе… – резко начал он. – Думаю, вам следует приехать в Лондон. Мне нужно обговорить с вами организацию открытия, но чтобы под рукой были все мои папки и вещи. И раз уж вы приедете, то, может быть, мы сходим на тот рынок, где торгуют строительными материалами повторного использования, о котором вы рассказывали. Присмотрим там что-нибудь для террасы и сада.

У него ногти на больших пальцах такие же, как у Даниеля, подумала Дейзи.

Джонс склонил голову набок:

– Вы можете приехать в Лондон? Я угощу вас обедом. Или ужином. В моем клубе. Посмотрите, как там все устроено.

– Я знаю, как там все устроено, – ответила Дейзи. – Я бывала там. – Она улыбнулась. Своей прежней улыбкой. – Впрочем, спасибо. Звучит заманчиво. Назовите день.

На Пите Шератоне была рубашка, какие носили в восьмидесятых годах биржевые маклеры: в яркую тонкую полоску, с белым воротничком и накрахмаленными белыми манжетами. Такая рубашка говорила о деньгах, сделках в прокуренных комнатах, такая рубашка всегда вызывала у Хэла вопрос, действительно ли Пит доволен своей судьбой управляющего провинциальным банком (персонал – трое кассиров, один менеджер-стажер и миссис Миллз, убиравшая по вторникам и четвергам) или только делает вид.

Жесткие манжеты, направившие Хэла в кабинет, в тот день скрепляли крошечные запонки в виде фигуры обнаженной женщины.

– Жена придумала, – пояснил Пит, взглянув на них, когда Хэл устроился напротив. – Говорит, они не позволяют мне… окончательно превратиться в банковского чинушу.

Хэл улыбнулся, дернул кадыком.

Они с Питом были знакомы уже много лет, с тех пор, как Вероника Шератон заказала Хэлу рамку для семейного портрета на сороковой день рождения Пита. Портрет был поистине ужасен – Вероника в бальном платье с пышными рукавами, слегка не в фокусе, и Пит за ее спиной, на несколько футов выше, чем он был на самом деле, и загорелый до безобразия. На торжественном «открытии» глаза мужчин встретились, они сразу поняли друг друга, и между ними завязалась особая, бесхитростная мужская дружба.

– Полагаю, ты пришел не для того, чтобы договориться об очередной игре в сквош?

Хэл глубоко вздохнул:

– Как это ни печально, но не в этот раз, Пит. Я… Я пришел поговорить с тобой о сворачивании бизнеса.

Пит сразу сник:

– О боже! О боже, дружище, как жаль! Не везет тебе.

Хэл предпочел бы, если бы Пит проявил чуть больше объективности насчет всего дела. Ему вдруг показалось, что, приди он к старомодному несгибаемому и недружелюбному управляющему, разговор пошел бы легче.

– Ты абсолютно уверен? Ты разговаривал со своим бухгалтером? Все как следует обдумал?

Хэл сглотнул:

– Окончательный вердикт я еще не сообщал ему, но давай говорить прямо: он не удивит никого, кто видел мои счета.

– Что ж, я знал, что дела у тебя идут не лучшим образом… но все же… – Пит полез в ящик стола. – Выпить хочешь?

– Нет. Лучше сохранять голову ясной. Мне еще предстоит сделать много звонков.

– Насчет меня можешь не беспокоиться. Все, что смогу, сделаю, только дай знать. Если захочешь рассмотреть вопрос о кредите, я уверен, что добьюсь для тебя льготного тарифа.

– Думаю, мы уже перешли ту грань, когда берут кредиты.

– И все-таки какая жалость. Столько денег было вложено…

Хэл нахмурился.

Наступила короткая пауза.

– Что ж, ты лучше знаешь, как поступить. – Пит поднялся и обошел стол. – Но послушай меня, Хэл, не принимай сегодня никаких решений. Тем более что ты еще не разговаривал со своим бухгалтером. Почему бы тебе не подумать хорошенько, а завтра ты вернешься и мы с тобой поговорим. Как знать, может быть…

– Ничего не изменится, Пит.

– Ну, как угодно. Все равно подумай. У вас с Камиллой все в порядке? Отлично, отлично… А как маленькая Кейти? Вот что самое главное, правда? – Пит обнял Хэла за плечи, потом вернулся на свое место. – Чуть не забыл. Слушай, я понимаю, сейчас неподходящее время, но ты не мог бы передать это своей хозяйке? А то лежит у меня в столе уже целую вечность – я все хотел отдать тебе на следующей игре в сквош. Это, конечно, не совсем по правилам, но для тебя делаю исключение…

Хэл держал в руках конверт с чем-то твердым.

– Что там?

– Всего лишь шаблон с шрифтом Брайля для ее новой чековой книжки.

– Но у нее уже есть такой.

– Не для нового счета.

– Какого нового счета?

Пит недоуменно взглянул на него:

– Того, что… Я предполагал, что это какой-нибудь страховой полис, который ты обналичил. Вот почему я немного удивился, когда ты сказал насчет своего бизнеса…

Хэл стоял посреди кабинета, качая головой:

– Она получила деньги?

– Я думал, ты знаешь.

У Хэла пересохло во рту, в голове раздался тоненький звон, совсем как в прошлом году.

– Сколько?

Пит всполошился:

– Слушай, Хэл, я и так сказал, видимо, слишком много. То есть я думал, что в ситуации с Камиллой… В общем, ты всегда ведешь ее финансовые дела.

Хэл не сводил глаз с конверта и чувствовал, будто кто-то медленно отводит воздух из его легких.

– Отдельный счет? Сколько?

– Не могу тебе сказать.

– Это же я, Пит.

– А это моя работа, Хэл. Слушай, ступай домой, поговори с женой. Уверен, что найдется какое-то простое объяснение. – Он начал чуть ли не физически подталкивать Хэла к двери.

Хэл пересек комнату, спотыкаясь:

– Пит?

Пит выглянул в открытые двери, потом снова посмотрел на своего друга. Вынув листок бумаги, написал на нем цифры и на секунду показал Хэлу:

– Что-то около того, ясно? Ступай домой, Хэл. Больше не скажу ни звука.

16

Нетрудно было догадаться, откуда взялись эти деньги. Вся семья давно ломала голову, как Лотти собирается распределить доходы от «Аркадии». Его другое мучило – преследовало, завязывало в узел внутренности, превращало еду в прах на языке: почему она умолчала, затаилась, в то время как его бизнес постепенно разрушался? Она ведь даже утешала его, а у самой все время была нужная сумма, чтобы наладить дело, единственное дело, в которое она, по ее же собственным словам, верила, единственное дело, к которому у него лежала душа, как они оба знали. Если бы только у него было время. И немного везения. А так она опять соврала, и от этого ему делалось совсем плохо. Это было даже хуже, чем узнать о ее неверности, потому что на этот раз он снова ей поверил, заставил себя преодолеть свой страх, недоверие и отдал себя в ее руки. На этот раз произошедшее нельзя было приписать ее подавленному настроению или чувству, что у нее отсутствует надежный тыл. Значит, так она к нему относится.

Если бы хотела ему рассказать, давно бы рассказала. И к этому неопровержимому факту Хэл возвращался час за часом, именно этот факт не позволил ему обратиться к ней прямо и потребовать ответа. Если бы она хотела, чтобы он знал, то сказала бы хоть что-то. Господи, какой он все-таки дурак!

Последние несколько дней она была сдержанна с ним, ее лицо выражало какую-то новую настороженность. Не имея возможности видеть, как чувства людей отражаются на их лицах, она свои чувства никогда не скрывала. А он следил за ней, едва справляясь с досадой и яростью.