Хэл на секунду закрыл глаза, позволив надежде и напряжению последних недель наконец утихнуть, а на их место пустить что-то вроде беспросветного серого тумана. Это просто бизнес. Он давно твердил эти слова про себя, словно мантру. И если, распродав имущество, он сумеет предотвратить банкротство, то хотя бы у них у всех появится будущее. Впрочем, оно и так у них есть. Его отношения с Камиллой за последние несколько недель это убедительно подтверждали.

Думайте о хорошем – так, кажется, говорил психолог на последнем сеансе? Будьте благодарны за то, что у вас есть. А у него есть жена и дочь. Здоровье. И будущее.

Тишину нарушил звонок мобильного, и Хэл порылся в бардачке, стараясь проморгать то, что подозрительно напоминало слезы.

– Это я.

– Привет, я. – Он откинулся на спинку кресла, радуясь звуку ее голоса.

Ничего срочного. Ей просто захотелось узнать, когда он придет домой, захочет ли он цыпленка на ужин, а заодно сообщить, что у Кейти сегодня плавание; приятные мелочи домашней жизни.

– У тебя все в порядке? Ты какой-то тихий.

– Все отлично, – ответил он. – Если хочешь, я принесу домой вина.

Она несколько насторожилась, поэтому он постарался прикинуться оживленным. Он не стал говорить то, что ей нужно было узнать, – это подождет, а вместо этого принялся рассказывать то, что она хотела бы услышать: что случилось «на работе» в тот день. Какую часть фрески он очистил. Последние шуточки строителей. Он упомянул, что ее мать теперь едва с ним разговаривает, если он работает над фреской, но, как только они покидают «Аркадию», болтает запросто, словно ничего не случилось.

– Быть может, тебе стоило спросить у нее. Выяснить, что ее так беспокоит.

– Бесполезно, Хэл. Ты же знаешь, нет никакого смысла о чем-нибудь ее расспрашивать. Она никогда мне не расскажет, – ответила Камилла с печалью и досадой. – Иногда я не понимаю, что не так с моей матерью. На следующий день у них с отцом юбилей, но она заявила, что нужна в «Аркадии». Ты слышал что-нибудь подобное? Папа очень разочарован. Он уже заказал ресторан, хотел устроить праздник.

– Они могут пойти в другой вечер, – сказал Хэл.

– Но ведь это будет не то же самое, правда?

– Да, – ответил он, вспоминая прошлое. – Правда.

– Мне надо бежать, – сказала она, оживляясь. – А то миссис Халлиган жалуется на пупырчатость.

– Что-что?

Она поднесла трубку ближе ко рту:

– Это то, что случается с кожей после восковой эпиляции. У нее появилось воспаление на чувствительном участке, и теперь она не может свести ноги.

Хэл расхохотался. Кажется, впервые за несколько месяцев.

– Я очень тебя люблю, – сказал он.

– Знаю, – ответила она. – Я тоже тебя люблю.

Дейзи привела Джонса в комнаты, которым в будущем предстояло обрести название «люкс Моррелла», а пока строители называли их между собой «синее болото» – по цвету ванной комнаты. Это была самая традиционная спальня во всем доме, к тому же законченная. Кровать, как и вся прочая обстановка, была получена благодаря знакомому в Индии, который специализировался на старой колониальной мебели. Рядом с ней располагался военный сундук, с четкими углами, обитыми медью, из старинного красного дерева, мерцавшего на фоне светло-серой стены. В дальнем конце комнаты, которая на самом деле состояла из двух комнат, соединенных вместе, стояли удобные стулья и низкий резной столик. Именно на нем Дейзи разместила поверх скатерти тарелки с крабовыми бутербродами, вазу с фруктами и бутылку воды.

– Я знаю, вы не обедаете, – сказала она, когда он уставился на натюрморт, – но подумала, что если вы действительно не будете голодным, то оставшуюся половину я съем на ужин.

На нем были разные носки. Ее почему-то это подбодрило.

Он медленно обошел комнату, разглядывая декор, мебель. Потом остановился прямо перед Дейзи.

– Вообще-то, я… Я хотела извиниться, – сказала она, сложив ладони перед собой. – Насчет того утра. Я тогда спятила. Даже больше чем спятила. Не могу объяснить. Скажу только, что к вам это не имело отношения.

Джонс взглянул на свои ноги и смущенно зашаркал.

– Ой, да ладно вам. Пожалуйста, присядьте, – беспомощно сказала она, – или я буду чувствовать себя совсем глупо. Хуже того, начну трещать как сорока. А вам это не нужно. Как и мой рев.

Джонс наклонился к бутербродам.

– Знаете, я о том случае почти не вспоминал, – сказал он, косясь на нее, и опустился на стул.

– При обычных обстоятельствах я бы не стала угощать вас в спальне, но это единственная комната, где тихо, – объяснила она после того, как они приступили к еде. – Было бы славно накрыть стол на террасе, возле фрески, но я подумала, что тогда придется довольствоваться бутербродами, закапанными красками или скипидаром. – Нет, она все-таки трещала. Можно подумать, она никак не контролирует того, что срывается у нее с языка. – К тому же Элли спит в соседней комнате.

Он кивнул с непроницаемым лицом. Но ей показалось, что он расслабился.

– Я удивлен, что вы продолжили работу без меня, – в конце концов сказал он. – Я имею в виду фреску.

– Я знала, она вам понравится, если вы ее увидите. А если бы я начала интересоваться по телефону, что с ней делать, у вас появилась бы лишняя причина для волнения.

Он замер с бутербродом у рта, затем опустил руку и внимательно посмотрел на Дейзи. Очень внимательно, настолько, что она невольно раскраснелась.

– А вы странная, Дейзи Парсонс, – сказал он вполне дружелюбно.

Тогда она тоже расслабилась, принялась рассказывать историю каждого предмета обстановки, объяснять решения, стоявшие за каждым оттенком краски, за каждым обивочным лоскутком. Он кивал, не переставая жевать, все слушал и мало что говорил. Дейзи с трудом сдерживалась, чтобы не поинтересоваться, доволен ли он. Если бы не был доволен, то сказал бы, уговаривала она себя.

Постепенно она начала приукрашивать истории, шутить, желая расшевелить его немного. Приятно все-таки оказаться в компании, городской компании. С тем, кто знает французский ресторан на Грин-стрит. С тем, с кем можно поговорить не только о каталогах краски и состоянии соседних гостиниц, предоставляющих полупансион. Она даже накрасилась ради его приезда. Сорок минут ушло только на то, чтобы найти косметичку.

– …и причина, по которой они сделали такую скидку, заключалась в том, что он из-за своих размеров простоял на складе три года, – просто не нашлось комнаты, где он мог бы поместиться. – Она расхохоталась, подлив себе воды.

– От Даниеля есть вести? – поинтересовался он. Дейзи умолкла и покраснела. – Простите. Зря я спросил. Это меня не касается.

Дейзи, глядя на него, отставила бутылку:

– Да. Да, есть. Но это ничего не меняет.

Они посидели молча, и в течение всей паузы Джонс внимательно изучал угол стола.

– Почему вы интересуетесь? – спросила она, и на несколько секунд комната погрузилась в вакуум – так ей не хватало его ответа.

– Я встретил одного его старого друга, которому захотелось что-то с ним обсудить… – Джонс поднял на нее глаза. – Вот и подумал, вдруг у вас есть его номер.

– Нет, – ответила Дейзи почему-то с раздражением. – Я не знаю его номера.

– Ладно. Никаких проблем, – буркнул он, уткнувшись носом в грудь. – Придется им самим разбираться.

– Да.

Дейзи посидела с минуту, не понимая, откуда взялась эта растерянность. Сквозь открытое окно она услышала, что ее зовут. Голос Эйдана. Видимо, вопрос о красках.

– Пожалуй, посмотрю, что ему надо, – сказала она, едва ли не радуясь возможности прерваться. – Я на минутку. Берите фрукты. Прошу вас.

Вскоре она вернулась и замерла в дверях при виде раскрасневшейся после сна Элли на руках у Джонса. Увидев Дейзи, Джонс сразу стал неловким и шагнул вперед, словно собираясь отдать ребенка.

– Она проснулась, пока вас не было, – пояснил он, будто оправдываясь. – Я не мог допустить, чтобы она плакала.

– Конечно, – сказала Дейзи, глядя на него во все глаза. Она впервые увидела своего ребенка на руках у мужчины, и это ее потрясло, задев в душе до сих пор неизвестные струны. – Спасибо.