И вот этот дом – белый, яркий, чужой; необычной угловатой формы, с широкими, низкими матовыми окнами или иллюминаторами, сквозь которые можно увидеть море, наполненный экзотическими сокровищами, во всей его экзотической красе. Дом, где каждый предмет имел свою историю, начавшуюся в заморских землях. Лотти вдохнула запах соли, пропитавший стены за много лет, с примесью свежей краски. Почему-то он ее пьянил.

– Чай – это ведь так безобидно, правда?

Селия помолчала, вглядываясь в ее лицо.

– Только не говори маме. Она будет ругаться.

Они последовали за скорбной Френсис в главную гостиную, заполненную светом из четырех окон, выходящих на залив, два средних окна образовывали полукруглый эркер. У дальнего окна справа двое мужчин боролись с карнизом и тяжелыми портьерами, а слева молодая женщина, стоя на коленях в углу, расставляла книги в книжном шкафу со стеклянными дверцами.

– Это новая машина Джулиана. Он придет в ярость. Лучше бы я позволила тебе ее переставить. – Френсис опустилась на стул, проверяя, нет ли на платке свежей крови.

Джордж наливал ей большую порцию коньяка.

– Я разберусь с Джулианом. Лучше скажи, как твой нос, а то ты выглядишь словно с картины Пикассо, дорогая. Как думаешь, нам нужен врач? Аделина! Ты знаешь какого-нибудь врача?

– Мой отец врач, – подала голос Селия. – Я могла бы позвонить ему, если хотите.

Прошло несколько секунд, прежде чем Лотти заметила еще одну женщину. Та сидела абсолютно прямо на маленькой софе, скрестив ноги и сцепив руки перед собой, как будто суета вокруг совершенно ее не касалась. Волосы женщины, иссиня-черные, как вороново крыло, прилегали к голове блестящими волнами, платье из красного восточного шелка было не по моде длинным и узким, поверх него она надела жакет, расшитый павлинами с радужным оперением. У нее были огромные темные глаза, подведенные сурьмой, и маленькие, как у ребенка, ручки. Она сидела так неподвижно, что, когда кивнула в приветствии, Лотти чуть не подпрыгнула.

– Какая прелесть! Послушай, Джордж, не успели мы приехать, как ты уже нашел нам скаутов. – Женщина улыбнулась медленно и ласково, словно зачарованная.

Говорила она с каким-то явно иностранным акцентом, возможно с французским. Слова звучали тихо, загадочно, будто произносившая их слегка забавлялась. Что касается ее наряда и косметики, это было что-то невероятное, далеко выходящее за рамки возможного, даже для тех, чей жизненный опыт не ограничивался двумя полюсами – Мерхемом и Уолтоном. Лотти остолбенела. Взглянув на Селию, она убедилась, что подруга тоже ничего не понимает.

– Аделина, познакомься… О боже, я ведь даже не спросила, как вас зовут. – Френсис прижала руку ко рту.

– Селия Холден. И Лотти Свифт, – сообщила Селия, выделывая что-то непонятное ногами. – Мы живем за парком. На Вудбридж-авеню.

– Девочки были так любезны, что одолжили мне свой носовой платок, – пояснила Френсис. – Я его сильно испачкала.

– Бедняжка. – Аделина взяла Френсис за руку.

Лотти наблюдала за ними, ожидая ласкового пожатия или похлопывания. Вместо этого, нежно поглаживая руку, Аделина поднесла ее к рубиновым губам и на глазах у всех без намека на смущение медленно наклонилась и поцеловала.

– Как это ужасно для тебя.

Наступила короткая тишина.

– О, Аделина, – печально сказала Френсис и убрала руку.

Лотти, у которой перехватило дыхание от такой эксцентричной демонстрации, не предназначенной для чужих глаз, даже не смела взглянуть на Селию.

Но затем Аделина, после секундной паузы, вновь повернулась к присутствующим, и теперь ее улыбка была ослепительно-яркой.

– Джордж, я не успела тебе сказать. Себастьян прислал нам из Суффолка артишоки и яйца вальдшнепов. Разве это не мило? Мы сможем приготовить их на ужин.

– Хвала Господу. – Джордж к тому времени успел присоединиться к работникам у окна и теперь помогал им навешивать карниз. – А то у меня душа не лежала к жареной рыбе с картошкой.

– Не будь таким снобом, дорогой. Нет ничего чудеснее жареной рыбы с картошкой. Правда, девочки?

– Мы, право, не знаем, – поспешила ответить Селия. – Мы ходим только в приличные рестораны.

Лотти прикусила язык, вспомнив, что всего лишь на прошлой неделе они сидели на волнорезе с братьями Уэстерхаус и уплетали жареного ската с промасленной газеты.

– Разумеется, – тихо и томно произнесла Аделина с легким акцентом. – Вы молодцы. А теперь, девушки, назовите мне самое лучшее, что есть в Мерхеме.

Селия и Лотти недоуменно переглянулись.

– Да нет тут ничего особенного, – начала Селия. – Жить здесь довольно скучно. Есть теннисный клуб, но зимой он закрыт. А еще кинотеатр, но киномеханик часто болеет, а заменить его некому. Если хочется провести время в каком-нибудь шикарном месте, приходится ехать в Лондон. Большинство так и делают. Если вы хотите провести по-настоящему хороший вечер – пойти в театр или первоклассный ресторан… – Она трещала, напустив на себя беспечный вид, но все равно спотыкалась о собственную ложь.

Лотти посмотрела на Аделину и увидела, что ее улыбка слегка померкла.

– Море, – выпалила она, испугавшись, что эта женщина потеряет к ним интерес.

Аделина повернулась к ней, слегка приподняв брови.

– Море, – повторила Лотти, стараясь не обращать внимания на разъяренную Селию. – То есть жизнь у моря. Это самое лучшее – слышать его шум день и ночь, вдыхать его запах, гулять вдоль берега и смотреть за горизонт, где скругляется земля… Сознавать, что там, в глубине, происходит столько всего такого, что нам никогда не увидеть и не узнать. Словно за твоим порогом сразу начинается какая-то великая тайна… А еще штормы. Когда волны перехлестывают через волнорез, ветер гнет деревья как траву, а ты наблюдаешь за всем этим, сидя в доме, где тепло, сухо и уютно… – Она запнулась, поймав возмущенный взгляд Селии. – Во всяком случае, именно это мне нравится.

В наступившей тишине казалось, что она дышит неестественно громко.

– Прекрасно, – произнесла Аделина и так пристально посмотрела на Лотти, что девушка разрумянилась. – Я уже рада, что мы сюда переехали.

– Так насколько сильно она повредила фургон? Думаешь, они привезут его в мастерскую отца? – Джо отодвинул пустую кофейную чашку на край пластиковой стойки, вид у него был серьезный. Впрочем, у Джо всегда был такой вид. На людей он смотрел с какой-то почтительной озабоченностью, что совершенно не вязалось с его веснушчатым румяным лицом.

– Не знаю, Джо. Разбита была всего лишь фара или еще что-то.

– Да, но ремонтировать все равно нужно.

За его спиной, иногда заглушаемая звоном дешевой посуды и скрипом передвигаемых стульев, звучала песня Альмы Коган «Dreamboat». Лотти разглядывала некрасивые черты своего спутника, жалея, что вообще упомянула о визите к Аделине Арманд. Джо всегда задавал не те вопросы и обычно сводил всякий разговор к отцовскому гаражу. Джо, как единственный сын, однажды унаследует разваливающийся бизнес, это тяжкое наследство уже давило на него, словно бремя, которое суждено взвалить на свои плечи принцу-регенту. Она-то надеялась своим доверительным рассказом мысленно перенести его к странным, экзотическим людям, в тот огромный дом, похожий на океанский лайнер, чтобы он тоже вырвался, быть может, из тесноты маленького мирка курортного Мерхема. Но Джо интересовался только земными делами, его воображение ограничивалось домашними заботами: как же их горничная приготовила чай, если они еще не успели распаковать сундуки? Какую именно фару разбила та женщина? Не разболелась ли у них всех голова от запаха свежей краски? И Лотти вдруг разозлилась на себя за то, что рассказала ему о необычном визите, и почувствовала неодолимое желание описать картину с голой женщиной, просто чтобы заставить его покраснеть. Джо имел обыкновение краснеть по любому поводу.

Она бы обсудила все это с Селией, но Селия с ней не разговаривала. С тех самых пор, как они вернулись домой. Правда, по дороге Селия не умолкала: