– Пошла вон, старая карга! – выкрикнула Дейзи и усадила его в машину.

Он плохо понимал, что происходит: видимо, ударился головой, когда упал, и потому покорно следовал за Дейзи, подчиняясь ее приказам – сидеть, держать это, не спать, не спать. Но теперь, однако, он бодрствовал, чересчур взбудораженный плохим кофе и больничным запахом, темные глаза так и сверкали над марлевой повязкой, окровавленная рубашка – как напоминание, какую роль сыграла Дейзи в событиях сегодняшнего дня.

– Мне так жаль, – сказала она, протягивая ему чашку. Он выглядел даже хуже, чем когда она уходила за кофе.

– Хватит извиняться, – устало произнес он.

– Она ведь не сумеет этого добиться? Не отзовет вашу лицензию?

– Сильвия Роуан? Она меньше всего меня беспокоит. – Он поморщился, прихлебывая кофе.

Что это значит? – хотелось спросить Дейзи. Но его поведение и тот факт, что он с трудом говорил, не позволили ей выудить еще что-то.

Они сидели на пластиковых стульях под лампами дневного света, и время, казалось, остановилось, а потом вообще потеряло значение. Мужчины с травмами, вызванными алкогольным опьянением, видимо, не считались приоритетными больными. Они сидели среди других пострадавших, время от времени открывались электронные двери, впуская очередного травмированного, вызывавшего вспышку мимолетного интереса, и постепенно садовые раны и ожоги доморощенных умельцев уступили место окровавленным головам и кулакам субботнего вечера. Где-то около восьми явился работник бара с Элли. Он извинился, объяснив, что Лотти они найти не смогли, а больше присмотреть за девочкой некому. Дейзи взяла свою сонную, хныкающую дочь, не смея взглянуть в глаза Джонсу. Потревоженная, выбитая из режима девочка плакала и боролась со сном, так что Дейзи пришлось несколько раз обойти все отделение по кругу, пока наконец Элли заснула в своей коляске.

– Ступайте домой, Дейзи, – велел Джонс, потирая шишку на голове.

– Нет, – твердо заявила она.

Уходить нельзя. Как-никак все произошло по ее вине.

В четверть двенадцатого, когда табло высветило, что очередь Джонса прошла полчаса тому назад, раскат грома возвестил приближение грозы. Шум разбудил дремавших в очереди больных, вспышка молнии заставила всех охнуть, и после короткой паузы ночное небо обрушилось на землю мощным дождем. Его шум проникал сквозь стеклянные двери, а вода нашла другой способ – на подошвах людей, отчего пол вскоре стал грязным и мокрым. Дейзи, которая чуть не заснула, почувствовала, как что-то в атмосфере переменилось; она даже засомневалась, не снится ли ей это.

Минут через двадцать вышел медбрат и сообщил Джонсу, что придется ждать неизвестно сколько, так как они получили сообщение о большой аварии на Колчестер-роуд. Консультант будет занят еще какое-то время.

– Так, может, мне уйти домой? – спросил Джонс, стараясь четко выговаривать слова.

Медбрат, молодой человек изнуренного вида, давно лишенный всякого идеализма и наивности, посмотрел на Дейзи с ребенком:

– Если можете, то лучше подождать. Нос нужно вправить сегодня, тогда есть шанс, что он не останется навсегда деформированным.

– Он и так не имел формы, – буркнул Джонс, но добавил, что подождет.

– Поезжайте домой, – снова обратился он к Дейзи, когда медбрат ушел.

– Нет, – отрезала Дейзи.

– Ради бога, Дейзи, это глупо, что вы с ребенком сидите здесь всю ночь. Поезжайте, отвезите ее домой, и если вы так волнуетесь, то я позвоню вам позже. Договорились?

Джонс так и не спросил у нее, почему Даниелю захотелось его ударить. Но, видимо, он понимал, что причина в ней. Из-за нее торжественное открытие отеля превратилось в фарс. Дейзи собственными руками перезарядила арсенал нелепой и мстительной Сильвии Роуан. Столько усилий, столько месяцев работы – и все впустую из-за глупого недоразумения.

Сил у Дейзи не осталось. Она посмотрела на усталое, задумчивое лицо Джонса, на тени, отбрасываемые беспощадным светом над головой, и у нее защипало в глазах. Наклонившись, она подхватила сумку с пола и резким движением ноги сняла коляску с тормоза.

– Я думала, он уехал. – Она едва понимала, что говорит.

– Что?

– Даниель. Он сказал, что уедет.

– Куда уедет?

– Домой.

Ее голос зазвенел от досады и горя. Не желая, чтобы он стал свидетелем того, как она теряет самообладание, снова становясь той, прежней, которой она уже не хотела быть, Дейзи повернулась и повезла ребенка прочь.

Он поселился в Испании. Ушел на покой несколько лет тому назад, позволив совету директоров выкупить его долю в компании по импорту фруктов, которая некогда принадлежала отцу. Он вышел из бизнеса как раз вовремя: в этой индустрии все большую роль играли одна-две международные корпорации. Для семейных фирм, как у него, оставалось мало места. Он не жалел об оставленном деле.

Жил он в большом белом доме, наверное, даже слишком большом, но ему помогала одна милая местная женщина, которая приходила дважды в неделю и иногда по его просьбе приводила двух сыновей – поплавать в его бассейне. В Англию он, видимо, больше не вернется. Слишком привык к солнцу.

Его мать, как он рассказал, понизив голос, умерла от рака, совсем молодой. Отец так и не оправился после ее смерти и несколько лет спустя погиб в пожаре, возникшем на кухне. Глупая смерть для такого человека, как он, но отец не был приспособлен к жизни в одиночестве. Не то что Гай. Он-то привык. Иногда ему даже казалось, что ему нравится одиночество.

Определенных планов у него не было, зато было много денег. И несколько хороших друзей. Не так уж плохо для мужчины его возраста.

Лотти слушала все эти подробности, но слышала мало. Она вдруг поняла, что не может не смотреть на него, привыкнув к этому новому его обличью так быстро, что уже с трудом вспоминала, как он выглядел в молодости; отмечая непривычную меланхолию в его тоне и подозревая, нет, зная, что она созвучна ее собственной.

Ей даже в голову не пришло смущаться по поводу собственного вида, стесняться седых волос, расплывшейся талии, полупрозрачной, пергаментной кожи на руках. Сейчас это не имело никакого значения.

Он махнул рукой в сторону дома, где уже не играла музыка и началась уборка: стулья перетаскивали по полу, включили мощные пылесосы.

– Так это, значит, твоя дочь.

Лотти на секунду замялась, прежде чем ответить:

– Да, это Камилла.

– Хороший человек Джо, – сказал он.

Лотти прикусила губу:

– Да.

– Сильвия писала. Рассказывала, что ты вышла за него.

– И от себя наверняка добавила пару слов. Насчет того, что он заслуживал лучшего.

Оба улыбнулись.

Лотти отвела взгляд:

– А ведь действительно заслуживал.

На лице Гая застыл вопрос. Она запнулась, пораженная тем, что в нем осталось от молодого Гая: он все так же вскидывал брови.

– Все эти годы я на него обижалась.

– На Джо?

– За то, что он не ты. – Голос ее слегка охрип.

– Знаю. Селия ничего не могла поделать, но она… – Он умолк, видимо, не захотел проявить неверность.

У него, как и прежде, были белые волоски. Теперь их труднее увидеть среди седых, но она увидела.

– Знаешь, а ведь она тебе писала. Несколько раз. После того как ты уехала. Но так и не отослала письма. Мне кажется, для нее это было… гораздо тяжелее, чем мы догадывались… Я, наверное, тоже не проявил понимания. – Он повернулся к ней. – Я храню их дома. Ни одного не открыл. Могу отослать тебе, если хочешь.

Она ничего не ответила. Не знала, готова ли услышать голос Селии. И будет ли готова когда-нибудь.

– А ты так и не написал, – сказала она.

– Я решил, что не нужен тебе. Что ты передумала.

– Как тебе такое в голову пришло? – Она снова превратилась в юную девушку, раскрасневшуюся от отчаянной несправедливости.

Он потупился. На горизонте скапливались грозовые облака.

– Ну да, позже я все понял. Я многое понял потом. – Он снова на нее посмотрел. – Но к тому времени я уже знал, что ты вышла замуж.